[indent] Ей снятся бескрайние поля, светлые леса и журчащий поток горного ручья, что уносит свои воды далеко в неизвестность. Изморозь следует за стрекотом цикад и восточным ветром, пока её нежный смех эхом разносится на многие мили вперёд. Она бежит по выжженной жарким солнцем траве, потерявшей свою былую насыщенность; бежит вслед за яркими лучами, жидким золотом ложащимися перед ней; бежит, чтобы поймать что-то — цель навязчиво маячит перед самым носом, но остаётся расплывчатым пятном в расфокусе, пока не приобретает, наконец, чёткий контур. Последнее, что она видит перед тем, как проснуться — мягкую улыбку отца. Изморозь не вздрагивает, не дышит тяжело и не хватает жадно воздух отрытым ртом; вместо этого лишь облизывает белые усы да трясёт головою, сбрасывая с себя остатки почти (не)кошмара. Он, конечно, оседает на кончике языка неприятным послевкусием, вынуждая в нервном жесте едва заметно дёрнуть хвостом, но это всё ерунда. Пока лагерь встречает Изморозь безмятежной тишиной и далёким уханьем совы, она точно знает: ничего плохого случиться не может, и это вызывает облегчённую улыбку.
[indent] Пытливый взгляд хрустальных глаз скользит по цветастым спинам-бокам соплеменников, но запинается и останавливается только на одной; той, что покрыта ржавыми печатями поверх чёрной брони, и юница снова (в который раз) ощущает разливающийся поток теплоты, что смешивается с каким-то лёгким трепетом (чувство такое, словно где-то чуть ниже грудной клетки порхают бабочки). Ей хватает одного недолгого взгляда, чтобы чувство, сравнимое разве что с приходом долгожданной оттепели после сильных морозов, наполнило её от кончика хвоста до кончиков ушей, растекаясь по венам обжигающим огненным потоком.
[indent] Изморози хватает несколько вдохов на каждую секунду, чтобы принять, пожалуй, одно из самых глупых решений, о котором, впрочем, она едва ли когда-то пожалеет, и о котором она думала уже не раз. Воительница поднимается на лапы, прогибаясь в спине, а затем со всей осторожностью огибает чужие тела, замирая подле одного из них.
[indent] — Эй, Ярохвост, — тихим шелестом листвы шепчет на ухо медно-чёрному воину, растягивая ниточки-губы в хитрой улыбке. - пойдём со мной. — она не ждёт от него ответа — почему-то знает, что он и так услышал её голос, — выскальзывает из палатки бесшумной тенью, моментально кутаясь в наряд из опускающихся лент темноты, и наполняет лёгкие чистым воздух, какой бывает только после захода солнца. Стряхивает крупицы сна, осевшие пылью на белой шерсти и разуме, и, словно нашкодивший котёнок, пригибается в голове и лапах, лёгкой поступью направляясь к выходу из родного лагеря и бросая через плечо короткое: — пошли.
[indent] Изморозь останавливается только спустя несколько минут бега, и выпрямляется во весь свой невысокий рост, запрокидывая голову к звёздному небу. Когда-то в детстве она пыталась сосчитать звёзды; сейчас лишь взглядом соединяет их между собой невидимыми линиями, каждый раз выдумывая всё новые замысловатые узоры. Поток тёплого ветра путается в шерсти, приветствует негромким шуршанием и уносится к небу, пока Изморозь покорно подставляет ему мордочку, не убирая привычно-ласковой улыбки.
[indent] — Слышишь? — произносит не опуская головы, с лапы на лапу переступает и несколько секунд словно бы не дышит вовсе, как будто боясь спугнуть нечто совершенно особенное, но толком ничего и не говорит, вместо этого ограничиваясь простым: — почти пришли, — чтобы в следующую секунду нырнуть в заросли папоротника, а спустя ещё пару минут оказаться у самого берега воды.
[indent] Её взгляд скачет по неподвижной глади, а сердце начинает глухо биться в груди с новой скоростью, и Изморозь пропускает волну мурашек по телу, на короткий миг позволяя себе застыть в этом мгновении. В том самом, где небесные самоцветы отражаются от кромки, полностью смывая линию горизонта таким образом, что тёмное полотно с яркими огоньками начинает казаться бескрайним и бесконечным.
[indent] — Если кто узнает, что мы ушли из лагеря ночью — нам оторвут уши, — усмехается себе под нос и впервые с момента пробуждения заглядывает в глаза цвета малахита. — но ради этого я готова ими пожертвовать.

Подпись автора

всё, что будет твоим — твоё на короткий век,
                                         заключённый во вдох, в дрожание тонких век.

[indent] Всё вокруг вспыхивает во всполохе ярком, и мир для Изморози замирает (исчезает насовсем). Не остаётся ничего, кроме безграничного тёмно-синего полотна, усеянного присыпкою звёзд, далёкого перелива птичьих голосов и него. Луна бросает на их спины бледнеющий шлейф, сиянием окутывая; и если Ярохвост в её одеянии выглядит призраком опалённым-дотлевающим, то Изморозь сливается почти полностью — в этом царстве она давно уже не странница, но та, кто примерил на себя сплетённую лилиями корону. Он смотрит на неё едва ли не прожигая насквозь, маками душистыми под кожей расцветая, и сердце, кажется, пропускает несколько ударов.
[indent] [ его глаза, наверное, пахли бы мятой и еловыми иглами. ]
[indent] — Ты уже видел это, — точно тягучая патока, почти заговорщически, — просто забыл, — и вновь взрезающая души тишина, обнажая всякое сокровенное, потаённое, делающая всё совершенно несущественным. Всё, но не этот момент единения; только он и имел значение (и будет иметь всегда). — но теперь я постараюсь, чтобы такого больше не случилось, — делая шаг чуть ближе, сокращая почти физически болезненное расстояние между ними, но всё ещё оставаясь несоизмеримо далеко.
[indent] Он манит её вечным ориентиром, и ничего, кроме как следовать, не остаётся; Изморозь, в общем-то, сама этого хочет. В эту секунду ловит себя на абсолютно странной мысли, что готова идти за ним и на край света, пусть даже небеса разверзнуться, и она следует. Смиренно поддаётся навстречу, без страха и запинки опуская лапы в холодную воду, и лишь короткий взгляд бросает на образовавшиеся круги фальшиво-звёздной ряби. Всякие пределы и рамки исчезают: то ли мутными линиями становится, то ли рассеиваются вовсе; Изморози кажется, что звук бьющегося хрусталя (а может и не хрусталя вовсе) действительно звучит где-то совсем рядом, хотя на деле рождается в её собственной голове. Подушечки лап от мороза покалывает, но то холод приятный, отнюдь не такой, какой бывает только в сезон Голых Деревьев, и воительница едва заметно поморщится.
[indent] — Не знаю, — звучит в искренней усмешке, сопровождаясь тихим выдохом. Она ровняется с ним, и то ли от лёгкого озноба, то ли ведомая каким-то внутренним желанием, останавливается на расстоянии мышиного хвостика от витиевато-окрашенного соплеменника. Когда-то от него самого веяло холодом несокрушимым да ледяными скалистыми островами, сейчас же веет занимающимся заревом утренним. — но можно выяснить, — и она сделает шаг вперёд.
[indent] Под водой движения становятся скованнее, тяжелее — лапы в мокром песке-иле проваливаются, а когти то и дело собирают под себя всю грязь, но её подобное не останавливает. Изморозь поднимает пышный хвост над линией воды, уверенно на прямых ногах шагая к самой бездне, и только когда по грудь окажется в пучине, вдруг обернётся, чтобы через плечо бросить смешливое — так и будешь там стоять?
[indent] В ней смелость и бесстрашие соперничают с безрассудным желанием познать-ощутить новое, заглянуть за завесу тайны в попытке узнать нечто неведомое, чтобы затем бережно хранить всякую мистерию под сердцем вместе с прочими деревянными шкатулками сокровищ; так целители свои волшебные травы оберегают, а королевы — сны котят. И Изморозь не видит в том ничего опасного (на самом деле, просто не хочет видеть, ведь это непременно означало бы необходимость остановиться). И потому сейчас она не остановится. Зайдёт практически по самое горло, едва касаясь дна, и единственным звуком для неё станет разрезающее тишину биение собственного сердца, что раненой пташкой затрепещет в груди.
[indent] Но стоит ей обернуться в попытке найти глазами огненно-угольный силуэт, стоит сделать последний шаг, как с губ только и сорвётся короткое и уже куда более громкое — Яр-- — и лапы предательски заскользят по тинистому дну, пока звёздная вода бережно укроет с головой неожиданно тяжёлым одеялом.

Подпись автора

всё, что будет твоим — твоё на короткий век,
                                         заключённый во вдох, в дрожание тонких век.

[indent] Мир текучий и он меняется — чернеет да до одной точки сужается. Глупая, глупая Изморозь, в своей слепой вере так бездарно оступившаяся, а теперь камнем ко дну идущая. Она лапами беспомощно воду мутит, не то дно, не то поверхность найти пытается, да всё никак не выходит. Водная гладь проглотила голодным зверем, и ничего от былой красоты в ней не осталось: ни светлячков-звёзд, ни безмятежности. На смену им пришли пустота, мрак и пробирающий до костей холод, что вгрызается в мягкую плоть острыми зубьями-кольями и рвёт на части похлеще лисьих клыков. Изморозь пасть невольно приоткрывает в наивной попытке поймать ртом воздух, но выглядит это слишком нелепо; вместо этого в лёгкие вода чернильная попадает, оставляя на губах талый привкус.
[indent] Мысли с бешеной скоростью мелькают жужжащим роем пчёл, не давая сосредоточиться на спасении, и страх, до сих пор успешно подавленный, в сознание врывается вихрем, заполняя пространство по-спирали. В голове — череда полутёмных коридоров; в сердце — терновые шипы.
[indent] [ что же ты теперь будешь делать, милая?
                                 хотела сказки-волшебства-чуда — теперь расплачивайся. ]
[indent] Ей сдаться злому року кажется неимоверно глупо; только не так, но сил совсем не остаётся, и Изморозь мякнет сильнее прежнего. В черепушке включается счётчик — досчитает до десяти и замрёт. Холод ощущается всё меньше, боль в мышцах приносит приятное облегчение, а осознание неизбежного душит ядовитым плющом оставшиеся крупицы надежды. Совсем скоро сжатые меж двух металлических пластин лёгкие перестанут мучительно сжиматься, и Изморозь потеряет свой плетённый венок, занимая заранее подготовленный трон на звёздной небе, где-то аккурат на Серебряном Поясе.
[indent] ...пять. шесть. семь...
[indent] Из костлявых лапищ её выдёргивает резким движением, и льдистые глаза распахиваются в почти полном непонимании произошедшего. Она кашляет да отхаркивается, на автомате лапами перебирая, но ощущения невозможно выкинуть из сердца, тела, душонки. В горле комом режущим застревают речные воды, тонкими струйками стекая с боков пасти — Изморозь дышит наперебой, сипит, и ни слова произнести не может, лишь скачет взглядом из стороны в сторону словно в попытке зацепиться за что-то, пока не находит чернокрылого ангела.
[indent] Она слышит его сердцебиение будто внутри себя, чувствует тело дрожащее и проклинает себя-ночь-предков за то, что оказалась такой... мышеголовой. Глупая, глупая Изморозь. Под лапами наконец твёрдая земля ощущается, и кошачье тело тряпичной куклой падает на неё — из горла по-прежнему доносится хрип. У неё трясутся лапы — юница вздрагивает неестественно-ломанно и сплёвывает остатки мерзкого привкуса ила (на самом деле сплёвывает горький привкус смерти), — и только сейчас стены сознания крошатся в мелкий щебень, пробиваемые чужим голосом. Изморозь голову поворачивает медленно, встаёт неторопливо, и прозрачные капли воды под ней превращаются в мелкую лужицу.
[indent] Он смеётся надрывисто, и смех этот полон минутного помешательства — такого Изморозь ещё ни разу не слышала. Она глядит на медную шкуру Ярохвоста в молчаливом вопросе, то и дело взгляд куда-то за чужую спину кидая, и не может сдержать неуместной усмешки. Стряхивает влагу излишнюю, окружая себе завихрениями капель, и в определённую секунду вдруг совершенно серьёзной становится. Шагает к нему твёрдой походкой и замирает всего в одном сантиметре, как и он оказываясь в воде — от взгляда в салатово-морские очи тонуть начинает быстрее, чем пару мгновений назад.
[indent] — Ярохвост, — произнесёт в редкой твёрдости голосом вкрадчивым, да голову слегка пригнёт, глаз не отводя. — ты мне жизнь только что спас, — а затем помолчит совсем недолго, чтобы со всей благодарностью и нежностью, что имеет в солнечном сердце, прильнуть к его щеке головою. — спасибо, — она ластится к нему как волны ластятся к берегу, будто ища спасения, но находит куда большее. Прикрывает ширмочки-веки, дышит через раз и невольно урчит едва слышно, пока саму в жар бросает от неожиданной близости, и замирает, чтобы всего на миг отстраниться. — я теперь твоя должница, — пройдёт шершавым языком по ржавому плечу, чтобы затем вновь зарыться в короткой шерсти.
[indent] И Изморозь мысленно отдаст ему свои сердце и душу, возвращаясь в то самое мгновением, с которого они начали; словно и не было никакой беды вовсе, словно ничего непоправимого и не могло случиться.
[indent] — Обещаю, что в следующий раз буду осторожнее, — потому что одна нелепая случайность не заставит её отступиться и жить в страхе. Что было — то прошло, а потому, опережая чужие слова, промолвит строго — и давай без «даже не думай». Этот опыт сложно назвать заплывом: у зайцев и то лучше получится, — нехотя отстраниться, улыбнётся мягко и засияет изнутри, глядя на вызывающий детский трепет лик, что стал вдруг единственным, что имело значение. — к тому же, сам знаешь — я всё равно не послушаю.

Отредактировано Изморозь (Среда, 22 апреля, 2020г. 02:53:06)

Подпись автора

всё, что будет твоим — твоё на короткий век,
                                         заключённый во вдох, в дрожание тонких век.